Кстати, рекомендую прочесть всё обсуждение прокомментированной заметки, да и саму заметку, хотя к теме данной статьи она относится лишь отдалённо.
Цитата же, приведенная
««Реквием» Ахматовой вообще полностью посвящён жертвам террора, для которого нет и не может быть ни тени оправдания. Впоследствии она гневно отзывалась о последней главе — «Так это было» — поэмы Твардовского «За далью — даль», где Сталин предстаёт величественным и в свершениях, и в злодеяниях. Ахматова хотела сохранить его в истории злобным карликом, и, возможно, это было бы только справедливо. Но здесь её желания (и желания тысяч и тысяч гуманистов) приходят в столкновение не столько с властью, сколько с мифологическим мышлением народа. Всякого, покуда он остаётся народом, а не населением, случайно собравшимся на одной территории.
Ибо история не только наука, но и, по выражению первого русского историка Карамзина, священная книга народов, формирующая у каждого этноса красивый образ самого себя. Поэтому всегда были и будут две истории — история научная и история воодушевляющая. Дело первой — исследовать, что и как было в действительности, дело второй — осуществлять экзистенциальную защиту населения, порождать в людях чувство принадлежности к
Поэтому любой народ согласится видеть свою историю пускай сколь угодно трагической, но только величественной, а не презренной. Романтизируя Сталина, народ приукрашивает самого себя, и справиться с желанием народа видеть себя красивым не под силу не только Ахматовой, но и всем гуманистам планеты вместе взятым. Ни человека, ни, тем более, народ невозможно сделать презренным в его собственных глазах, — видимо, миф Твардовского и есть предельно допустимый народным сознанием приговор Сталину. Попытки зайти дальше будут приводить лишь к его реабилитации — не властью, народом. К которому власть вынуждена будет прислушаться, дабы не утратить и собственной популярности».
Добавлю по собственному вкусу ещё цитату о превосходстве народного мнения над мечтами даже творческих личностей:
«Либеральная общественность уж столько честила наш народ за то, что ей никак не удается окончательно развенчать Сталина в его воображении:
«То был отец, чьё только слово,
Чей только брови малый знак —
Закон, исполни долг суровый,
И что не так, скажи, что так».
«Обрушить свой верховный гнев»,
«Но не ударила
Не взвыл
— того, кто обрисован столь органными звуками и величественными образами, почти невозможно опустить до мерзкого злобного карлика, каким царственная Ахматова желала сохранить Сталина в истории. Даже монархам не совладать с мнением, да, мнением народным: в этом пункте желания гуманистов приходят в столкновение с психологическими интересами отнюдь не прагматической власти, как они ошибочно думают, но — романтического народа.
Ибо, как уже говорилось выше, всегда будут сосуществовать две истории — история научная, озабоченная точностью и полнотой фактов и занимающая лишь горстку интеллектуалов, и история воодушевляющая, создающая у народа возвышенный образ самого себя. Образ, без которого всякий народ обречён на упадок: некрасивому жалкому народу люди не захотят приносить даже самые малые жертвы, без чего невозможно выстоять в кризисные эпохи, на которые столь щедра история. Изобразить же величественной страну с карликом во главе было бы не под силу даже трём Шекспирам: приукрашивая Сталина, народ приукрашивает самого себя, и справиться с его желанием видеть себя красивым не под силу всем гуманистам и моралистам мира